Из крестьян. С 1899 работал в Тихорецких железнодорожных мастерских. Во время Революции 1905 г. примкнул к революционному кружку, руководил стачкой железнодорожных рабочих, был арестован и два года просидел в Саратовской тюрьме. Член ПСР (эсер-максималист) с 1905 по 1907, затем вступил в РСДРП . Саратовской судебной палатой был осужден и выслан в Астраханскую губернию на четыре года. С 1909 работал на заводах Петербурга, принимал участие в создании Союза металлистов. В 1910-1911 председатель правления профсоюзов металлистов в Санкт-Петербурге . В 1911 арестован, сослан в Вологодскую губернию на три года. С 1914 меньшевик-«оборонец», работал слесарем на Петроградских заводах. В 1915 - председатель рабочей группы Центрального Военно-Промышленного комитета . Участвовал в создании Выборгского рабочего кооператива.
В ночь на 28 января 1917 вместе с другими членами рабочей группы арестован за призыв к рабочим выйти на улицу с призывом свергнуть самодержавие, сидел в Крестах . Во время Февральской революции освобожден. Принял участие в организации Совета рабочих и солдатских депутатов . На первом собрании избран в исполком в качестве члена президиума, заведующим отдела труда и секретариатом. Член ЦК РСДРП(м) . Участвовал в разрешении конфликтов между рабочими и владельцами предприятий. С 25 сентября 1917 года - министр труда во Временном правительстве .
Напишите отзыв о статье "Гвоздев, Кузьма Антонович"
Примечания
Литература
- Самборский Я. Ю. Материалы к биографии К. А. Гвоздева в Российском государственном архиве экономики. // Археографический ежегодник за 1995 год. - М.: Наука , 1997. - С. 116-119. - ISBN 5-02-010081-1
Ссылки
- .
Отрывок, характеризующий Гвоздев, Кузьма Антонович
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n"en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
) - русский революционер, деятель Временного правительства, меньшевик .
| Кузьма Антонович Гвоздев | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения |
|
| Дата смерти | 26 июня (1956-06-26 ) |
| Гражданство | |
| Род деятельности | политик |
Биография
Из крестьян. С 1899 года работал в Тихорецких железнодорожных мастерских. Во время Революции 1905 года примкнул к революционному кружку, руководил стачкой железнодорожных рабочих, был арестован и два года просидел в Саратовской тюрьме. Член ПСР (эсер-максималист) с 1905 по 1907 год, затем вступил в РСДРП . Саратовской судебной палатой был осуждён и выслан в Астраханскую губернию на четыре года. С 1909 года работал на заводах Петербурга, принимал участие в создании Союза металлистов. В 1910-1911 годах председатель правления профсоюзов металлистов в Санкт-Петербурге . В 1911 году арестован, сослан в Вологодскую губернию на три года. С 1914 года - меньшевик-«оборонец», работал слесарем на Петроградских заводах. В 1915 году - председатель рабочей группы Центрального Военно-промышленного комитета . Участвовал в создании Выборгского рабочего кооператива.
В ночь на 28 января 1917 года вместе с другими членами рабочей группы арестован за призыв к рабочим выйти на улицу с призывом свергнуть самодержавие, сидел в Крестах . Во время Февральской революции освобожден. Принял участие в организации Совета рабочих и солдатских депутатов . На первом собрании избран в исполком в качестве члена президиума, заведующим отдела труда и секретариатом. Член ЦК РСДРП(м) . Участвовал в разрешении конфликтов между рабочими и владельцами предприятий. С 25 сентября 1917 года - министр труда во Временном правительстве .
Во время Октябрьской революции арестован вместе с другими членами Временного правительства. Освобождён через 3 дня. С октября 1917 до конца 1918 года заместитель председателя рабочей кооперации Петрограда и окрестностей. Весной-летом 1918 участвовал в создании антибольшевистского Собрания уполномоченных от фабрик и заводов. Затем, отойдя от политической деятельности, работал в рабочей кооперации, а с 1920 года в ВСНХ . С 1919 года - беспартийный.
В 1920 году был арестован ВЧК, провёл 1 месяц в заключении. Работал в Союзе металлистов, уполномоченный по Украине, затем при Центросекции на юге (до июня 1920 г.). Трудился в ВЦСПС в отделе научной организации труда до октября 1920 года, начальник Центрального бюро нормирования труда в НКПС до февраля 1921 года, заместитель председателя правления ВСНХ . В 1930 году был заведующим планово-экономической частью сектора реконструкции Паровозо-вагоно-дизельного объединения.
12.12.1930 был арестован. 25 апреля 1931 года коллегией ОГПУ по ст. 58-7, 10, 11 УК осуждён на 10 лет тюрьмы. Срок отбывал в Орловском политизоляторе в одиночке. Изучал в заключении
Гвоздев Kuzma Gvozdev Карьера: МинистрРождение: Россия
Гвоздев Кузьма Антонович (1882 не ранее 1956) рабочий, в 19031907 гг. примыкал к партии эсеров, в 1905 г. руководил стачкой ж.д. рабочих и был выслан в Астраханскую губ.; после освобождения работал на заводе в Петербурге, был председателем Союза металлистов; в 1911 г. выслан в Вологодскую губ. на три года; в годы Первой мировой войны оборонец; в 19151917 гг. председатель Рабочей группы Центрального Военно-промышленного комитета; после Февральской революции член бюро исполкома Петросовета, тов. министра, затем министр труда Временного правительства. В 1931 г. репрессирован, находился в заключении до 1956 г.
Из крестьян. С 1899 работал в Тихорецких ж.-д. мастерских. За ор. дело неоднократно арестовывался (впервой в 1902) и ссылался. В 1903-07 примыкал к эсерам. С 1909 работал на з-дах Петербурга, принимал участие в создании Союза металлистов, был его пред. С 1914 меньшевик-"оборонец". В 1915 вошёл в состав рабочей группы Военно-Промышленного комитета в качестве её председателя, единственный из инициаторов и проводников политики гражданского мира между рабочими и буржуазией (движение оборончески настроенных рабочих получило наименование "гвоздёвщина", "гвоздёвцы"). Участвовал в создании Выборгского рабочего кооператива в отрезок времени продовольственного кризиса осенью 1915.
В темное время суток на 28 января 1917 арестован сообща со всей группой, освобожден восставшим народом 27 февраля и в тот же день Гвоздев избран во временый исполком Совета РД, тот, что созвал Петроградский Совет. C 13 апреля член бюро исполкома Петроградского Совета РСД. С 5 мая приятель министра труда. Участвовал в разработке предложенных Мин-вом труда законопроектов: о примирит, камерах, третейских судах, о гос. контроле над пром-стью, о бирже труда, об урегулировании безработицы и помощи безработным, о введении 8-час. рабочего дня, о договорах о найме, пересмотре законов о женском и детском труде. Предотвратил конфликт между Центр. Советом старост служащих петерб. пром. предприятий с Об-вом фабрикантов и заводчиков, грозивший забастовкой ок. 120 пром. пр-тий: соглашение при активном участии Гвоздева достигнуто 23 мая. Благодаря посредничеству Гвоздева 27-30 июня была прекращена забастовка рабочих Сормовского з-да: в июле помогал прекращению конфликта на Путиловском з-де. Принципиальный сторонник разрешения трудовых конфликтов при помощи орг-ций третейских судов, примирит, камер и т.п. форм. В сент. возглавлял комиссию пр-ва по рассмотрению экон. требований Союза железнодорожников. 19 сент. на заседании Врем, пр-ва настаивал на ассигновании 1 млрд. руб. ж.-д. рабочим. 25 сент. назначен мин. труда. 24 окт. на заседании Предпарламента заявил, что рабочий класс не будет участвовать в восстании.
25 октября арестован в Зимнем дворце совместно с другими членами Временного правительства и доставлен в Петропавловскую крепость, вскоре освобожден. 14 ноября вышел из ЦК РСДРП(о), будучи не согласным с тем, чтобы в "однородное правительство" вошли и большевики. Входил в состав подпольного Временного правительства, участвовал в его заседаниях. 17 ноября в числе др. подписал воззвание "Ко всем гражданам Российской Республики!", 19 ноября ВРК отдал команда об аресте членов Врем. правительства, подписавших это воззвание, и отправке их в Кронштадт под надзор исполкома Совета РСД.
Весной и летом 1918 участвовал в создании антибольшевистского Собрания уполномоченных от фабрик и заводов. Затем, отойдя от политической деятельности, работал в кооперации. С 1920 на работе в ВСНХ. 25 апреля 1931 коллегией ОГПУ приговорён к 10 годам лишения свободы. 1 июля 1941 Особым совещанием НКВД СССР - к 8 годам. Освобожден 20 апреля 1956. Дальнейшая судьбина неизвестна. Реабилитирован в 1989.
Так же читайте биографии известных людей:
Кузьма Киселев Kyzma Kiselev
С именем Кузьмы Венедиктовича Киселева связаны 22 года в истории белорусской дипломатии. Предлагаемая публикация освещает важнейшие вехи в его..
Из крестьян. С 1899 работал в Тихорецких ж.-д. мастерских. За рев. деятельность неоднократно арестовывался (впервые в 1902) и ссылался. В 1903-07 примыкал к эсерам. С 1909 работал на з-дах Петербурга, принимал участие в создании Союза металлистов, был его пред. С 1914 меньшевик-"оборонец". В 1915 вошёл в состав рабочей группы Военно-Промышленного комитета в качестве её председателя, один из инициаторов и проводников политики гражданского мира между рабочими и буржуазией (движение оборончески настроенных рабочих получило название "гвоздёвщина", "гвоздёвцы"). Участвовал в создании Выборгского рабочего кооператива в период продовольственного кризиса осенью 1915.
В ночь на 28 января 1917 арестован вместе со всей группой, освобожден восставшим народом 27 февраля и в тот же день Гвоздев избран во временый исполком Совета РД, который созвал Петроградский Совет. C 13 апреля член бюро исполкома Петроградского Совета РСД. С 5 мая товарищ министра труда. Участвовал в разработке предложенных Мин-вом труда законопроектов: о примирит, камерах, третейских судах, о гос. контроле над пром-стью, о бирже труда, об урегулировании безработицы и помощи безработным, о введении 8-час. рабочего дня, о договорах о найме, пересмотре законов о женском и детском труде. Предотвратил конфликт между Центр. Советом старост служащих петерб. пром. предприятий с Об-вом фабрикантов и заводчиков, грозивший забастовкой ок. 120 пром. пр-тий: соглашение при активном участии Гвоздева достигнуто 23 мая. Благодаря посредничеству Гвоздева 27-30 июня была прекращена забастовка рабочих Сормовского з-да: в июле помогал прекращению конфликта на Путиловском з-де. Принципиальный сторонник разрешения трудовых конфликтов при помощи орг-ций третейских судов, примирит, камер и т.п. форм. В сент. возглавлял комиссию пр-ва по рассмотрению экон. требований Союза железнодорожников. 19 сент. на заседании Врем, пр-ва настаивал на ассигновании 1 млрд. руб. ж.-д. рабочим. 25 сент. назначен мин. труда. 24 окт. на заседании Предпарламента заявил, что рабочий класс не будет участвовать в восстании.
25 октября арестован в Зимнем дворце вместе с другими членами Временного правительства и доставлен в Петропавловскую крепость, вскоре освобожден. 14 ноября вышел из ЦК РСДРП(о), будучи не со гласным с тем, чтобы в "однородное правительство" вошли и большевики. Входил в состав подпольного Временного правительства, участвовал в его заседаниях. 17 ноября в числе др. подписал обращение "Ко всем гражданам Российской Республики!", 19 ноября ВРК отдал приказ об аресте членов Врем. правительства, подписавших это воззвание, и отправке их в Кронштадт под надзор исполкома Совета РСД.
Весной и летом 1918 участвовал в создании антибольшевистского Собрания уполномоченных от фабрик и заводов. Затем, отойдя от политической деятельности, работал в кооперации. С 1920 на работе в ВСНХ. 25 апреля 1931 коллегией ОГПУ приговорён к 10 годам лишения свободы. 1 июля 1941 Особым совещанием НКВД СССР - к 8 годам. Освобожден 20 апреля 1956. Дальнейшая судьба неизвестна. Реабилитирован в 1989.
6
Правильно говорят: тюрьма да сума дадут ума. В чём хочешь дадут. Прежде-то Козьма по пустякам попадал, сразу и выпускали. А теперь предъявили 102-ю статью Уголовного уложения: преступная организация, направленная на свержение…
Как и вся Рабочая группа, арестован был Козьма Гвоздев 27 января – но пристигло это его при воспалении лёгких, и дали ему три недели дома отлёживаться, только вот пять дней, как в тюрьму забрали. А ребята уже здесь и месяц.
Дома-то лежать куда полегше – и притекают новости, и газеты читай, и можно письмо отослать-получить, и знал Козьма, как весь рабочий Питер перебудоражен арестом их Группы, и Гучков хлопотал грозно. Поднялся шум в их заступу, и не было туги, что вот теперь им сидеть долго, никакого тяжкого наказания не должно бы лечь: ни на кого же не опускалось, всё в стране плыло как пьяное, и вон даже убийц не арестовывали, – хотя нашего-то брата всегда легче сажают, а возвышенных – не-е… Но с ареста Группы был Козьма как в спине переломан, как палками избит весь: дело делал неправильное? или неправильно? Значит, не совладал все концы стянуть, не укрепил, как надо. Да как его было от начала делать? Большевики кричали: стачколомы! предатели! А большие газеты писали: «они – настоящие патриоты», – и так заляпывали перед большевиками. Но самим заявить: нет, мы не патриоты! мы революционеры! – перед большевиками всё равно не оправдаешься, а перед правительством будешь изменник, тут вас и разгонят.
Так ведь – и патриоты.
Кузьма Гвоздев, глава Рабочей группы, министр труда одного из составов Временного правительства
То и обидно, такое положение: ни в какую сторону не оправдаться, хоть вовсе дела не делай.
За эти месяцы почтил Козьму двумя письмами сам Церетели из ссылки. И ведь скажи: в Сибири сколько лет, а понимает дело лучше многих питерских. Да, Ираклий Георгиевич, написал ему Козьма, вот так и я ищу-добиваюсь: кроме нужд рабочего класса есть же и нужды самой промышленности, не останавливать её нашей борьбой. И есть нужды воюющей страны и армии. И всё это надо суметь зараз пролить через одно русло. И в Европе как-то же умеют, а почему не мы? Да военное поражение России и отзовётся раньше всего на ком? – на нас же, рабочих. Классово борись-борись, но не так же, чтоб войну пропереть.
А что ж – пушки хлопайте, чем хотите? А наших кройте в окопах – не жаль?…
Но приехал в декабре французский министр труда, и хоть в груди темнилось, в голове темнилось, а выговаривал Козьма за быстроспешными советчиками: «Ознакомить через вас пролетариат и демократию Франции и весь цивилизованный мир, как русское правительство собственными руками разрушает оборону и стремится погубить свою страну. При удобном случае оно не задумается совершить и ещё одно клятвопреступление, предать своих союзников». Объявились в декабре германские мирные предложения, и совали секретари речь: «добиться контроля пролетариата над действиями дипломатий!». И другие члены группы, два десятка, поддаваясь чужому уму, выступая там и сям – чего только не наболтали. Ещё удивляться, что правительство столько времени терпело. С декабря уже так и зажалась группа: не большевики ворвутся громить, так полиция, и отправят всех в Сибирь. 3 января из Военного Округа пришло Гучкову письмо: «Рабочая Группа – противоправительственное сообщество, обсуждающее низвержение правительства и заключение мира. Поэтому на каждом заседании Группы должен присутствовать специально назначенный чиновник». Всего-то! во время такой войны имеет правительство такое право, а помеха будет только листовкам. Так Борис Осипыч Богданов, главный теперь секретарь Группы, напёр: «Не допустить такого издевательства над свободой!» На следующие дни являлся чиновник – отменяли заседание, собирались втихомолку. Тут подходила сессия Думы – и наседал Богданов: демократия должна вмешаться в затянувшееся единоборство между цензовым обществом и самодержавием! самое время ударить! И так объяснял обоесторонне: если и дальше терпеливо сдерживаться – это значит пропустить роковой момент небывалого престижа царской власти; а если вызвать рабочий Петроград на улицу, но в неудачный момент – этот призыв может стать роковым для Рабочей группы. Но и жертвы только тогда преступление, когда они излишни для революционного дела. Предпочтительней всего – петиционное движение, но с революционными лозунгами.
И всё это теперь проводилось не в заседаниях Группы между членами её, сокрыто, и сокрыто же слались агитаторы по заводам готовить выступление к созыву Думы. А тут – задержали нескольких членов московской группы (и Пумпянский попался там), обыскали непримиримую самарскую, – и Богданов заметался: момент борьбы пришёл, нельзя упустить! И принёс – «Письмо к рабочим всех фабрик и заводов Петрограда». Де – собирайте собрания, читайте и обсуждайте. Пользуясь военным временем, правительство закрепощает рабочий класс. Ликвидировать войну должен сам народ, а не самодержавие. Насущнейшая задача момента – учреждение временного правительства! Демократии нельзя больше ждать и молчать! Теперь мы выросли, и пойдём не там и не так, как 12 лет назад к Зимнему Дворцу, – мы пойдём с властными требованиями, и пусть не будет среди нас ни одного изменника, который скрылся бы домой от общего дела!
Страсть не хотел Козьма такое пускать – но и удержать не мог. Да каково бы Рабочей группе смолчать, если даже бунтующие баре поносили самодержавие хуже нельзя. И никого их не трогали!
Против сердца, из последних, выпустил воззвание.
И ещё две недели после того не арестовывали Рабочую группу.
Бунтующих бар – не трогали, а рабочую скотинку – всё ж схватили.
Кому что дозволено.
А Ацетилен-Газ – сбежал, не попался.
И кто только не донимал Рабочую группу в предательстве. А вот все они свободные остались, а Рабочую группу посадили.
Тюрьма да сума дадут ума.
Обидно, что Сашка Шляпников, небось, торжество правит: вот, мол, лакеи, – служили вы, служили, за свою службу и в тюрьму угодили. А я всё время наперекор – и на воле.
Только Александр Иваныч Гучков и защищал их: по арестному следу тотчас собирал видных думцев, печатал заявление, что это – тяжёлый удар по национальной обороне, погашает в массах веру в плодотворность общей работы и только усилит брожение в рабочей среде. Да Коновалов выступал в самой Думе, что Рабочая группа была патриотичной, служила обороне и умиротворению политических страстей; что Рабочая группа была оплотом против других опасных течений в рабочей массе, а правительство бессмысленно разрушило её; совсем же не вмешиваться в политику рабочие никак не могли, когда все другие вмешиваются, а правительство – так прямо ведёт страну к гибели.
Козьма и его однодельцы в Крестах уверены были, что Протопопов уже сам напугался, их арестовавши, что правительство не выдержит, долго им сидеть не придётся.
Гнело Козьму не то, что из тюрьмы не выпустят, – а то, как ему на воле жилось под травлей. И как он с делом не управился.
Нет в жизни простоты и прямого пути, а всё закручено и у всех головы закрученные. И меж ними вот – равновесь.
И гучковский комитет – тоже вода тёмная. За отечество они вроде и стояли, а денег своих тоже нигде не упускали, даже и сильно приращивали. За отечество – да, но и власть в том отечестве они хотели сами захватить, это верно.
Уже из-под домашнего ареста, сносясь, передал Козьма и убедил: не надо к открытию Думы общей забастовки. А – все к станкам. Дольше бастуем – свои же силы ослабляем. Наши же интересы зовут нас к станкам.
Как мог, так вёл Козьма. Настрелился. Всё что-то упускал, не так делал, прошибался, и все были недовольны. А посадили – заботы с плеч. Отдохнуть теперь на тюремных нарах.
Да не отдыхалось, скребло. Не манило и освобождение: опять идти в контору на Литейный, и опять всё та же затурмучка.
Пока в тюрьму принимали – прикоснулся Козьма и уголовников. И опрокинулось всё, как ни царя нет, ни Думы, ни социал-демократов, – а вот упрут сейчас твои любимые сапоги с лакированными голенищами, на пол не ставь, да смотри и с ног не снимут ли. Четвёртый десяток жил Козьма в исполегающем слое, ниже которого будто и не бывает. А вот, узнавалось, и пониже вас люди есть: тёмные, буйные, от которых и самое скромное имущество береги, да опасайся, чтоб они тебя самого революционно не сковырнули. На воле такие люди порознь живут, на село, на слободу – один-два, конокрад или вор известный, жулик, мазила, порою в шайки стягиваются, но шайками вместе их никто не видит, а в тюрьме они вот собраны. Поглядишь: а вот ежели эти когда плечами двинут соединённо – так что будет?
А приняли Гвоздева в больничную камеру, и тут нашёл он двух своих – Комарова с Обуховского и Кузьмина с Трубочного. Жалко не с Богдановым. Пока по одиночкам их не рассовали – заняли три койки рядом, – и уж вот толковали вдоволь.
В каменном мешке – а думка вольна.
Перетолковали все рабочегруппские дела – и ни хрена не вывели: как же им правильно было?
А ещё жив, невесть где, Ушаков – наш, рабочий. Заклевали его. Он тоже говорил: зачем нам царя свергать? Трудящийся не может быть у власти, потому что необразован. А захватят власть господа интеллигенты. Так лучше пусть царь призовёт выборных от народа и будет с ними советоваться. Вроде и верно, а?…
А ведь был же и Зубатов, вспоминали теперь с ребятами. Зубатова тоже прокляли социал-демократы: и чтоб его не вспоминать иначе, как чёртом. А он, с крупных полицейских постов, то же самое говорил рабочим: зачем вам конституция? зачем вам политические свободы? – всё это нужно только вашему врагу, буржуазии, чтоб усилиться самой, и против власти, и против вас же. А вам нужен 8-часовой рабочий день и повышение заработков, – так этого вам самодержавие ещё лучше добьётся от фабрикантов, вы ему – верные сыновья, правительство вас и поддержит, а буржуазия – она-то и бунтует против государства.
А может и верно?
И одно время, в их троих ещё неразумную молодость, говорят, зубатовцы брали в Москве полный верх, и социал-демократов забили.
А вот, почему-то не вышло.
Надёжа рабочего – только свой брат рабочий, верно.
Ежели переворот, то без образованных – никак не обойтись ведь. Как же без них страною управить? Ведь на какое ремесло кого нанесло. Государство вести – обык особенный.
А доверься образованным – они сразу и запутывают.
Закружилась, запуталась и Рабочая группа – и всё рабочее дело – и даже матушка Русь – и нет концов.
Уж поздно было, а сон в башку не входил, отоспались тут.
Раскинулся Козьма на койке, руками-ногами на все четыре угла, волоса его вольные вперепут, с верхней губы чуть усишки покалывают, не брил их этот месяц домашнего ареста, – и смотрел, смотрел в свод потолка. Беловато-серый, ровный, а где отколуп, где пятно – на каждое смотришь как на что-то важное, койкой плывёшь под ним, как под небом.
Ах, во том ли стружке, во снаряженном…
А свои ребята рядом подвзяли:
Удалых гребцов сорок два сидят.
Как это с песнями? Совсем о другом, а о твоём тоже:
Как один-то из них, добрый молодец,
Призадумался, пригорюнился.
Ещё и от другой стены стали вытягивать – наше-то, общее, все знают:
Эх, вы братцы мои, вы товарищи!
Сослужите вы мне службу верную…
А просить-то – изо всего целого мира только и осталось, только и выдохнуть:
Киньте-бросьте меня в Волгу-матушку,
Утопите вы в ней грусть-тоску мою…
Так попели немного, всё протяжные, всё грустные, – на сердце помаслилось, утишело.
И так, волос не распутавши, в подружку-подушку – унеси меня на ночь, да подальше!
